| Протоиерей Михаил Дронов. Два «эволюционизма» и один «креационизм». Взаимодействие Церкви и медицины: сборник. (Раздел "Вера и наука") — Липецк, "Инфо-Плюс", 2008. С. 91-121. |
Протоиерей Михаил Дронов
Два «эволюционизма» и один «креационизм»
Почему Церковь никак не относится к динозаврам?
Одним из часто задаваемых вопросов священнику, сегодня, как ни странно, остается вопрос о том, как Церковь относится к эволюционным моделям современных наук о природе. Его задают в разных аудиториях и разных формулировках[1]. Не важно, как конкретно они звучат, важно то, что подобного рода вопросы всегда приходится перестраивать. Общим ответом бывает примерно следующее: православная церковь никак не относится к биологии и палеозоологии, точно также как православная церковь никак не относится к полимерам, теории относительности, или законам Ньютона.
Дело в том, что свое особое отношение к чему бы то ни было Церковь выражает в решениях соборов. На самом деле за две тысячи лет было не так уж много поводов для таких решений. В основном они касались того, как понимать богочеловечество Господа Иисуса Христа, а также — некоторых дисциплинарных вопросов.
Конечно, для христианского мировоззрения вопрос о динозаврах намного чувствительнее, чем какие-нибудь там быстрые нейтроны, поскольку с вымершими гигантскими рептилиями и амфибиями связывается один из расхожих аргументов против веры в Бога. Строится он обычно по следующей цепи умозаключений: Библия ошибается, когда говорит о семи тысячелетиях существования земли. Следовательно, Библия ошибается и в остальном. Следовательно, Бога нет и нечего себе забивать голову какими-то заповедями.
Ошибка здесь — в самом основании. Прочтите Библию от корки до корки и нигде Вы не найдете никаких датировок. Обязательное указание даты сделалось правилом хорошего тона для научных текстов тогда, когда, собственно, появилась наука в современном понимании, то есть в XVII веке. В предыдущие же тысячелетия авторам не только поэтических и религиозных, но даже научных (или, донаучных!) текстов не приходило в голову, что дата кому-то может быть интересна.
Все вопросы о биологической эволюции, или критике эволюционизма необычайно трудны именно потому, что затрагивают мировоззренческие основы, на которых зиждется вообще вся сегодняшняя цивилизация. Дело в том, что сомнения по поводу научной обоснованности эволюционизма, чаще всего исходили от ученых христиан. И в этом — острота проблемы. Вернее, острота проблемы в том, что в свое время триумф дарвинизма в XIX в. имел под собой по большей части идеологическую подоплёку. Из чисто научной гипотезы он сразу превратился в главный аргумент того, что «Бога нет», для тех, кто очень хотел, чтобы Его не было.
Эволюционизмов, действительно, два. Первый, — это научная концепция, пытающаяся объяснить глубокое структурное единство всего живого, которое прослеживается на всех уровнях от морфологического до биохимического. Объясняется оно в рамках этой гипотезы единым происхождением жизни и постепенным — эволюционным — развитием её форм. Второй, — это мировоззрение, отрицающее Бога, которое представлено довольно широким спектром идеологий от атеизма до агностицизма. Оно утверждает самозарождение и саморазвитие жизни и подтверждает свою правоту эволюционной гипотезой в биологии, то есть «эволюционизмом первым». Что касается того, какой из них действительно первый, то это также остаётся под большим вопросом. По крайней мере, дарвинизм, появившийся 150 лет назад, сразу содержал в себе оба этих компонента — идеологический и научный.
Ясно одно: тому, кто хочет верить, что Бога нет, биологическая эволюция может служить лишь психологическим аргументом, на деле ничего не доказывающим. Та же эволюционная модель в глазах верующих людей может стать вероятностным объяснением того, как именно Бог мог сотворить то, что Он сотворил. Тем не менее, вера в Бога Творца в полемике с неверием в Него не имеет права использовать ничего не доказывающие научные аргументы. Иначе она попросту будет дискредитировать себя, как уже дискредитировал себя атеизм обращением за аргументами к науке в XIX — XX веках. Научное познание всегда остаётся в рамках мира физического, поскольку не имеет инструментальных средств для изучения метафизических реальностей.
Поэтому христианский креационизм — вера в Бога Творца (Креатора) небу и земли — может быть только одним, а именно, опирающимся на личный опыт молитвенного общения с Богом, на веру в богооткровенное достоинство Библии и церковный евхаристический опыт. Не может быть по аналогии с эволюционизмом второго, «научного» креационизма. Если же христианские апологеты пожелают помериться силами с атеистами, предъявив им научные аргументы, то им не остаётся ничего другого, как только показывать несостоятельность (опять-таки научную!) эволюционной гипотезы. Немыслимо, да и кощунственно с их стороны противопоставлять какую-то свою альтернативную «научную» теорию о том, как «на самом деле» Бог творил мир. Тем более, кощунственны все попытки из Библейского Шестоднева — повествования о шестидневном творении мира вычитывать научные откровения.
О чем спор?
XX век принёс человечеству немало отрезвляющих открытий, и в частности философское переосмысление статуса науки, вознесённой в XIX веке на невообразимо высокий мессианский пьедестал. Стало ясно, что современная эмпирическая наука — это не более чем один из методов познания материального мира, причём жёстко ограниченный теми рамками, в которых только и возможно проведение эксперимента. «Сама наука» установила, что есть, оказывается ещё и другие методы познания: личностный, эстетический, религиозный, мифологический, магический… Мы видим, как, начиная с последней четверти XX столетия, люди прямо-таки массами сбрасывают с себя смирительную рубашку научного метода и жадно устремляются к… мистике, магии, оккультизму, необъяснимым наукой явлениям. Сразу скажем, что христиане только теперь по-настоящему оценили, каким противоядием от дремучего язычества и колдовства служит наука.
Тем, не менее, с наукой не всё так просто. Сегодня она помогает христианам отражать вызовы XXI века, но иногда вдогонку «покусывает» беззубыми доводами ещё позапрошлого века. Так один из «последних могикан» «идеологии прогресса» лауреат сталинской-ленинской-нобелевской премий академик В.Л. Гинзбург прокомментировал для радио «Свобода» свою подпись под открытым «письмом академиков» против церкви, которое те в июле 2007 года направили президенту России. «…Что утверждает Библия? — рассуждал он перед радиослушателями, — Что Бог создал мир, например, создал человека таким, какой он есть сейчас. Но наука утверждает, что это бред просто. Антропология ясно показывает, как эволюционировал человек. Вот говорят, человек произошел от обезьяны. Это же слова. На самом деле у них есть общий предок, это огромная разница. А они считают, что это все разом получилось. Ясно, что это не имеет никакого отношения к действительности»[2].
Проще всего, конечно, было бы ограничиться вежливой улыбкой в ответ на неуклюжие опровержения веры, сделанные академиком, которому далеко за девяносто (дай Бог ему здоровья), если бы мы верующие сами не подавали повода для обвинения нас в обскурантизме. Иногда мы действительно возлагаем «бремена неудобоносимые» на современных людей, замешкавшихся перед входом в храм. К вере им надо ещё придти, а эволюционистские убеждения ими уже впитаны с молоком матери. На самом деле «научная» картина мира (и в том числе её эволюционный характер) запрятана на такой периферии сознания современного человека, даже имеющего диплом о высшем образовании, что он вспоминает о ней в последнюю очередь. Яркий пример — иеромонах Серафим (Роуз).
Отец Серафим — православный американец, книги которого, в 80-х годах расходились огромным «самиздатовским» тиражом по Советскому Союзу. Без преувеличения можно сказать, для ищущей интеллигенции в то время они явили собой целую эпоху. Будучи ещё обычным американским студентом академии востоковедения в Сан-Франциско, увлекавшимся буддизмом, трудами Лао Цзы, изучением древнекитайского языка и сравнительным анализом религий, он однажды в великую пятницу попадает на богослужение в православный храм своего города. И этот день перевернул всю его жизнь. В 1962 году он принял православное крещение, а через десяток лет одна за другой стали выходить его книги, такие как «Православие и религия будущего» (1975), «Душа после смерти» (1980), «Будущее России и конец мира» (1981), «Святые отцы: верный путь христианства» (1983). Последняя книга издана уже после смерти 48-летнего подвижника.
И только лишь из переписки, изданной через полтора десятка лет после смерти отца Серафима, стало известно, что на момент своего обращения он, как и все его сверстники, безотчётно верил в эволюцию. «Верил не потому, что я очень много об этом думал, а просто потому, что “все в это верят”, потому что это “факт”, а как можно отвергать “факты”?»[3]. Понятно, что вопрос, имело ли место эволюционное развитие жизни на земле, не стоял перед ним, когда он переступал порог православного храма. Не вспоминал он о нём, и когда, войдя, пережил встречу со Христом. Естественно, что позже, его проницательный ум не мог обойти этой темы, но не об этом он торопился сказать в своих книгах в первую очередь. Его записи, касающиеся первых глав Книги Бытия, собранные и классифицированные редакторами, были опубликованы лишь в 2000 году на английском и в 2004 году[4] на русском языках, то есть почти через 20 лет после его смерти.
Есть у нас и свой гигантский отечественный опыт, когда в течение каких-то пяти-семи лет после 1988 года число прихожан в наших храмах увеличилось, как минимум, в пять раз, причём, в основном именно за счёт образованных думающих людей. Все эти люди также не придавали никакого значения своим эволюционным (а каким же ещё!) убеждениям в момент своего обращения ко Христу, а для подавляющего их большинства этот вопрос просто перестал быть интересным и важным уже навсегда. Интуитивно они для себя решили: какая мне разница, каким именно образом, эволюционным, или каким-то другим, Бог сотворил этот мир. Главное, что это Он — Творец! Точно также этот вопрос решили для себя большинство православных богослов конца XIX и XX века[5], а многие остаются при этом мнении и в XXI веке.
А теперь представим себе, что, ещё только приближаясь к церковной ограде, первое, что люди встречают, это не Благая Весть о Христе, а именно то, о чём их предупреждал академик Гинзбург: «Основываясь на буквальном прочтении Священного Писания, и православные, и протестантские креационисты признают, что Господь создал вселенную за шесть дней, шестью мгновенными творческими актами, имевшими место меньше десяти тысяч лет назад; что все живое было создано в завершенном виде», — это уже не атеисты иронизируют над верующими, а это кредо российско-американских креационистов, провозглашаемое ими самими[6]. Более того, именно такое прочтение Библии они считают единственно приемлемым и хотят навязать его всем православным: «Мы считаем неправославными следующие распространенные эволюционистские утверждения: <…> Что одни виды эволюционировали в другие виды, а не созданы изначально по роду их»[7].
Как после этого к христианству отнесётся человек, в своём сердце ещё не переживший встречи с Богом, но при этом воспитанный научной парадигмой конца XX — начала XXI века? Даже если он интуитивно чувствует, что вера относится к области метафизической и не пересекается с наукой, ограниченной пределами физического мира, креационисты и здесь не оставляют ему надежды. По аналогии с двумя эволюционизмами — научным и атеистическим, они уверяют всех, что креационизмов тоже два. Помимо креационизма первого — веры в Творца, пытаются они убедить мир, есть ещё «научный креационизм», стопроцентно доказывающий их интерпретацию Библии с помощью неотразимых научных аргументов.
Следующее заявление принадлежит одному из креационистов: «Конечно, в основе креационистских воззрений лежат сугубо религиозные положения, но это, тем не менее, не мешает креационизму быть явлением именно науки, а не богословия. Ведь и эволюционное учение, безраздельно господствующее ныне в науке, основывается на постулатах, находящихся вне сферы какой-либо научной верификации»[8]. То есть вместо того, чтобы развенчать эволюционизм идеологически, показав, что он — попросту атеистическая вера, и честно бороться с эволюционной гипотезой в рамках её же научного метода, сегодняшние православные креационисты вслед за своими протестантскими учителями претендуют на создание своей собственной науки.
При этом упускается самое главное: научный метод, начиная с XVII века, тем и отличается от донаучного изучения природного мира, что обязательно предполагает экспериментальную проверку теоретических моделей. И если эволюционная гипотеза испытывает непреодолимые трудности, судорожно разыскивая хоть какие-то косвенные подтверждения, то креационизм в принципе не должен бы был посягать на экспериментальное повторение творения Богом мира. А если в рамках креационизма эксперимент как подтверждение теории исключён полностью, то креационизм напрочь выпадает из новоевропейской научной парадигмы.
Понять полемический задор креционистов несложно. Это — прямая реакция на дарвиновский эволюционизм, который в свое время пережил свой триумф на Западе именно потому, что в определенных кругах ему была усвоена роль научной базы воинствующего атеизма. Однако в борьбе с «научным атеизмом» креационисты заодно отвергают и те модели и концепции, которые выстроены в рамках новоевропейского научного метода и сами по себе нейтральны в идеологическом отношении. Когда это делается строго на основании достижений научного метода, то это в интересах самой же науки. Но креационизм, будучи одним из направлений христианского учения сегодня пытается стать на то место, на котором прежде стояла атеистическая идеология.
Так под «креационной наукой» один из её сторонников понимает «чисто научные разработки, получаемые в которых конкретные научные факты и выводы затем интерпретируются в рамках «креационизма», как научно-мировоззренческой, идеологической системы». И тут же он указывает оригинал, с которого копирует себя креационизм: «Аналогичным образом — эволюционная модель возникновения и развития Вселенной и жизни в ней, универсальный эволюционизм, охватывающий весь спектр научных знаний, также представляют из себя научно-мировоззренческую, идеологическую систему»[9]. Атеистический эволюционизм, действительно, и сейчас всё ещё размахивает чисто научной эволюционной моделью в биологии как своим главным оружием. Но замена одной идеологии на другую не принесёт пользы, прежде всего христианской вере. Науке сегодня надо возвращать её изначальный статус метода познавания природного мира, всячески очищая её в сознании людей от паразитирующей на ней идеологии.
Креационисты и православные эволюционисты
Сегодняшнее движение креационистов (от лат. сreatio — сотворение) возникло в 70-е годы XX столетия в США среди протестантских фундаменталистов[10]. Диакон Андрей Кураев объясняет этот факт доктринальными особенностями протестантизма, его краеугольным камнем — «спасением только верою». Если протестантизм отказывает человеку в способности к сотрудничеству, к синергии с Богом в деле своего спасения, то тем более не может допустить, что неразумная природа содержит в себе внутренние потенции к развитию[11]. (Правда, в последние годы и в протестантской среде в Америке стали появляться объединения христиан-эволюционистов в противовес организациям креационистов[12].)
В конце 90-х годов идеи западного креационизма были, вдруг, восприняты в некоторых православных кругах в России, связанных с естественными науками. Так, что даже появилось объединение креационистов, которые активно выступают через такой церковно-общественный форум, как ежегодные Образовательные Рождественские чтения. Этот просветительский форум, разделенный на множество секций, собирает тысячи участников, обсуждающих самый широкий спектр сегодняшней церковной жизни. Среди различных изданий, выходящих по материалам Рождественских чтений есть и выпускаемые креационистами[13].
Следует сразу уточнить, что если креационизм понимать в узком смысле, то есть как доктрину, настаивающую на строго буквальном понимании библейских Дней творения и на семитысячелетней истории вселенной («библейский креационизм»), то с этих позиций выступают только несколько авторов[14]. Остальные докладчики, выступления которых опубликованы в четырёх сборниках под общим названием «Православное осмысление мира», либо указывают слабые места современной эволюционной модели, предъявляя факты, в неё не вписывающиеся, либо критикуют само эволюционистское мышление с позиций психологии, культурологии, социологии, педагогики, и эпистемологических основ науки. То есть это подавляющее большинство «остальных» делает утверждения, вполне законно полученные в рамках современного научного метода, которые с таким же успехом могут делать учёные, придерживающиеся также и эволюционной гипотезы, и в том числе христиане.
Есть даже докладчики, оспаривающие претензии креационизма называться наукой. С этих позиций на секции креационистов, в частности, выступает целый коллектив учёных: «Креационизм как мировоззрение — понятен, это позиция большинства верующих христиан, но креационизм как наука, занятая поисками следов творения — весьма сомнителен. Для пояснения этого тезиса зададим простой вопрос: по каким законам протекало творение? Если творение сверхъестественно, то каким образом методами науки, бессильной перед сверхъестественным, можно найти его следы?»[15]. Они же спустя два года: «Используя библейские тексты о сотворении мира, можно попытаться построить соответствующую «теорию». Но такая «теория» не сможет стать доказательством Творения Божия, а будет очередным научным мифом, не противоречащим Библии»[16].
С точки зрения системного и методологического подхода критикует креационизм священник-хирург Валентин Жохов: «Ограничения и допущения неясного характера, которые сознательно вводят креационисты в направление креационной науки, именуемое ими «библейским креационизмом», свидетельствуют о противоречивости самой креационной науки, которая не может оставаться в рамках науки классического типа (пытаясь соединять научное и ненаучное знание) и, по-видимому, не может развиваться в рамках науки пост-неклассического типа как метатеоретическое знание»[17].
Оппоненты у православных креационистов в России есть и среди сторонников разумной эволюции, направляемой Богом. В рамках тех же ежегодных Образовательных рождественских чтений у них своя секция, хотя они, не представляют собой какого-либо сплоченного движения, или организации. Это просто верующие ученые, которые больше заняты своими исследованиями, чем распространением тех, или иных идей. К чести церковной позиции на этот счёт надо заметить, что к официальным церковным органам, таким, как ежегодник «Богословские труды», который выпускается с 1961 года, пока что допущены только эволюционисты[18].
На самом деле эволюцию, то есть идею постепенного развития замысла о творении, предложили первыми не Дарвин и его предшественник Ламарк. Собственно, библейский Шестоднев — это уже ничто иное, как шестидневная эволюция, то есть поэтапное развертывание мира. Другое дело, вопрос об инициации и механизмах эволюционного развития Вселенной и биологической жизни. Что, или Кто стоит за ними: случай, или Бог? Это метафизический вопрос. Физика как и прочие науки о природе по определению не могут заглянуть туда, где мира ещё не было, образно говоря Большой взрыв ещё не «прогремел». Физика изучает законы природы, а метафизика задаёт вопрос: откуда они?
В том-то и дело, что у верующего и у неверующего ученого (и вообще у всякого человека) на это уже готов ответ, у каждого свой. Убеждения всё же первичны, а картина мира складывается на их основе. В конечном итоге весь вопрос сводится к тому, каким человек знает Бога. Неверующий, для которого неприятна даже одна только мысль, что перед Богом надо держать ответ за каждый свой нравственный выбор и в малом, и в великом, не хочет, чтобы Бог существовал. Далее идет лишь простой подбор более-менее подходящих психологических аргументов. Неверующий даже не подозревает, что верующие знают Бога совсем другим, что встреча с Богом их не пугает, а, напротив, желанна, потому, что верующий христианин знает, что Бог есть любовь и преисполнен любви.
Так что можно было бы ограничиться замечанием, что выпад против Библии академика Гинзбурга на деле — это слабенький удар по горстке креационистов и их специфическому пониманию первых глав Библии. Можно было бы остановиться на том, что верующие эволюционисты — не меньшие креационисты, чем последователи одноименного движения, поскольку они, естественно, также убеждены в том, что Бог — Творец мира и человека. Что спор креационистов с православными эволюционистами напоминает игру двух команд в одни ворота. — Если бы креационисты, полемизируя с атеистами, попутно не объявляли еретиками православных эволюционистов[19]!
С точки зрения церковной дисциплины это самое серьезное обвинение, какое только может быть. История Церкви показывает, что к решению объявить какое-либо учение ересью приходили только самые авторитетные соборы после тщательных разбирательств сути дела. Понятно, что окончательному решению предшествовала многолетняя полемика между сторонниками православных и еретических взглядов. И может быть, мы наблюдаем как раз такую предсоборную подготовку? Тогда тем более важно понять суть обвинений.
Самым вразумительным обвинением со стороны креационистов, в конечном итоге, является только то, что эволюционизм не совместим с верой в создание Богом двух конкретных людей, двух личностей: Адама и Евы, от которых произошло всё человечество. Здесь так и хочется воскликнуть: помилуйте, господа, ну почему же? Во власти Творца — всё! Христианская вера обязательно включает в себя веру в чудо. Если человек — христианин и верит в Воплощение и Воскресение Христовы — то это чудо несравнимо большее, чем сотворение из праха земного Адама и из его ребра — Евы. Воззрение на мир физический через призму научного метода не может верующему ученому помешать признавать чудо, которым Бог преодолевает законы, Им же самим данные природе. К соотношению чуда и законов природы в христианских убеждениях мы ещё вернемся ниже, сейчас же остановимся на том, что в наличии того и другого, естественно, уверены все христиане, в том числе те, которые в своих естественно-научных взглядах на мир придерживаются эволюционной модели.
И всё же в руках креационистов есть аргумент, очень серьёзный для современного православного человека в России. Это позиция иеромонаха Серафима (Роуза †1982), своей жизнью, молитвенными подвигами и книгами снискавшего огромный авторитет в русском православии. Здесь необходимо более внимательное изучение вопроса.
Креационистские убеждения отца Серафима (Роуза)
В студенческие годы автор этой статьи как и тогдашнее поколение семинаристов воспитывался на книгах отца Серафима. Книги свои православный американец писал и печатал на английском языке, а в русском «Самиздате» они распространялись уже в переводах, сделанных безвестными доброхотами. Сразу следует оговориться, это не относится к его письму греческому богослову Александру Каломиросу, которое под названием «Православный взгляд на эволюцию» вышло в свет из редакции «Русского пастыря» через десяток лет после смерти автора[20]. Это письмо невольно настораживало, случайно ли отец Серафим не стал публиковать его сам?
Критическим наблюдениям, сделанным мною над этим письмом отца Серафима уже почти десять лет. Но из-за глубокого почтения к подвижнику до недавнего времени я не решался их публиковать и впервые сделал это только в 2008 году[21]. Тем более что иеромонах Серафим принадлежал к юрисдикции Русской православной церкви заграницей, к воссоединению с которой мы всегда стремились, и было боязно невольно помешать процессу сближения. Теперь же, когда мы единая церковь, влияние иеромонаха Серафима в России только возросло и поэтому особенно важен анализ его размышлений об эволюции, которые столь обильно цитируют защитники креационизма, полемизируя с православными эволюционистами.
Даже при первом знакомстве с этим письмом бросается в глаза, что ему, чтобы стать полноценной книгой, не хватает тщательной структурной проработки, какую мог бы сделать только автор. Это письмо — скорее беглая запись мыслей на полях, рабочая лаборатория, а не готовый текст. В нём немало внутренних противоречий, которые не допустит ни один автор, сам готовящий свою публикацию. Например, он обращается к оппоненту: «Когда Вы говорите, что Бог не творит мгновенно, то я считаю, что Вы излагаете учение современной „мудрости“, а не учение святых Отцов». И тут же без всяких переходов горячо доказывает обратное: «Разумеется, в определенном смысле творение Божие не является мгновенной работой; но и тут святые Отцы вполне точны в своем учении... Так, св. Григорий Богослов, утверждая, как и преподобный Ефрем Сирин, что творение не было „мгновенным“ (курсив мой — М.Д.), учит…»[22].
Характерно, что на протяжении своего письма отец Серафим всё время меняет содержание понятия «наука». Под этим словом он разумеет то научный метод изучения физического мира, а то, вдруг, без каких-либо логических переходов под «наукой» начинает понимать атеистическое мировоззрение. Например, он справедливо признает, что «о свойствах рыб и тому подобных конкретных фактах» наука знает больше, «чем святые Василий Великий, Иоанн Златоуст, Ефрем Сирин и другие Отцы»[23]. Но тут же сразу науку, изучающую физические реалии этого мира он подменяет философской позицией, навязывающей атеистическое объяснение и именно с ней начинает сражение. Он не придает значения тому, что под прежним именем уже совсем другой противник. На самом деле наука (как познавательный метод) не может ни знать, ни не знать, существует ли Бог — этим занимается не физика, а метафизика!
Эти и другие слишком явные композиционные и логические огрехи, собственно, не позволяют относиться к этому письму как к взвешенному изложению позиции автора. Анализ креационистских убеждений иеромонаха Серафима на сыром материале его черновика едва ли уместен. Во всяком случае, трудно отделаться от чувства неудобства, что ты шёл к сервированному столу, но почему-то оказался на «чужой кухне», которую хозяин едва ли собирался кому-то показывать. Но, поскольку цитатами из этого письма сегодняшние православные креационисты аргументируют свои убеждения, именно этот текст приходится рассматривать в качестве декларации убеждений автора.
Какие же положения в этом письме однозначны и недвусмысленны? Прежде всего, это — то, что отец Серафим сам когда-то всецело верил в эволюцию как все[24]. Поэтому, вступив в полемику с православным богословом эволюционистом, он, собственно, не скрывает, что ведет борьбу не с той «эволюцией», какую имел в виду его оппонент, а со своим собственным прошлым. «Вы говорите, — пишет он, — все мы пришли в бытие посредством эволюции во времени. Во чреве матери каждый из нас был сначала одноклеточным организмом... и наконец сформировавшимся человеком. Конечно, все так считают, будь то “эволюционисты” или “анти-эволюционисты”. Но это ничего общего не имеет с учением об эволюции, о котором идет спор»[25].
Отец Серафим прекрасно понимает, что «многие споры между “эволюционистами” и “анти-эволюционистами” бесполезны по одной основной причине: они обычно говорят о разных вещах. Каждый из них подразумевает что-то одно, когда слышит слово “эволюция”, другой же нечто другое; и они спорят впустую, так как разумеют не одно и то же»[26]. Тем не менее, со своей стороны он признает только один единственный вариант «современной теории эволюции» — атеистический[27]. И чтобы избежать двусмысленности, еще уточняет, что под словом «эволюция» он понимает то, определение, которое есть во всех учебниках по эволюции[28]. Вызывает недоумение лишь одно: при чём тут его оппонент, также как и он — верующий христианин, который, естественно, отвергает атеистическое объяснение появлению мира и человека?
Как можно понять, отец Серафим Роуз ведет речь не о науке как методе, а о «научной» идеологии (то есть на самом деле об идеологии атеистической). Он сам пишет, что пришел к следующим выводам: «а) Эволюция — совсем не “научный факт”, а философия, б) Это ложная философия, изобретенная на Западе в качестве реакции на католическо-протестантскую теологию и замаскировавшаяся под “науку”, чтобы вызывать к себе уважение и обманывать людей, которые согласны принять научный факт…»[29]. То есть под философией здесь он понимает атеистическую идеологию, которая свое отрицание бытия Божия подкрепляет идеей самовозникновения вселенной и жизни на Земле с последующим их эволюционным развитием.
В утверждении, что эволюция это не «научный факт, а философия», всё же не стоило пропускать очень важное логическое звено: эволюция в первую очередь была и остается научной гипотезой, а уже потом (и вовсе не обязательно!) может сделаться атеистической философией. Не мешает здесь вспомнить, что идея эволюции бытовала в науке и до Дарвина, он лишь подыскал эволюционный «механизм», подходящий для идеи саморазвития — естественный отбор взамен ламарковскому упражнению органов. С появлением современной генетики взгляд на естественный отбор существенно изменился. Тем не менее, и среди сегодняшних генетиков есть православные эволюционисты, которые исследуют возможность генетических мутаций, способных приводить не к постепенным, а к скачкообразным появлениям новых видов. При этом свою работу они расценивают как волнующее прикосновение к Мудрости Творца, а не как разработку новых аргументов для атеистической пропаганды.
В то время, когда иеромонах Серафим Роуз еще только писал вышеприведенные строки, в Советском Союзе любой семинарист твердо-натвердо усваивал, что наука не может «доказать, что Бога нет», что наука, которую воинствующий атеизм пытался объявить своим союзником, нейтральна в мировоззренческом отношении. В России при коммунистах вопрос о том, где кончается идеология и начинается наука, был вопросом выживания религиозной веры. В ответ на грубую атеистическую пропаганду следовало тихое, но твердое возражение: простите, а какая именно наука доказала, что Бога нет? Физика, биология, геология? Научный метод не имеет инструмента для анализа реальностей, выходящих за пределы физической материи. Наука не может ни отрицать, ни подтвердить бытие Божие. Это дело идеологии, опирающейся не на научный, а на внутренний личностный опыт.
Остается только задаваться вопросом, почему столь проницательный знаток и критик западной культуры, каким был иеромонах Серафим Роуз, так легко смешивает понятия науки и мировоззрения. Может быть, разгадка в жанре этого текста? Ведь это личное письмо богослову, а не естествоиспытателю. Богослов, мог полагать отец Серафим, рассматривает эволюцию на философско-мировоззренческом уровне, а здесь понятие эволюции уже зарезервировано продолжателями дарвинизма: христиане уже не могут использовать понятие, на котором атеисты поставили свой «copyright».
Главный вывод из анализа письма иеромонаха Серафима (Роуза) тот, что хотя оно адресовано эволюционисту-христианину, по какой-то причине в нём нет аргументированной критики концепции управляемой Богом эволюции. Вся критика направлена против атеистического объяснения эволюции как саморазвития жизни. Следовательно, подвижнический авторитет отца Серафима не может служить для нынешних креационистов доводом обвинять православных эволюционистов в ереси.
Возможно ли воцерковить научный метод?
Понятно, что весь пафос иеромонаха Серафима направлен не против фактов науки, а против их атеистического истолкования. Главная сложность здесь в том, что объяснительные модели создает не только материалистическая философия. Ведь моделирование реальности обязательно входит и во всякий научный поиск: когда собрано достаточно фактов, они осмысляются и выстраиваются в модель, которая затем подвергается экспериментальной проверке. Но это построение гипотетической модели, являющееся элементом научного метода, ни в коем случае нельзя отождествлять с созданием метафизической, или материалистической концепции о бытии и его первопричинах. Моделирование реальности в этих двух случаях несводимо — это два разных типа моделирования, принадлежащих к непересекающимся сферам познания, идеологической и чисто научной.
Проблема вся в том, что когда креационисты отвергают чисто идеологическую модель эволюции, созданную атеистами, они вместе с ней отвергают также и всякое моделирование динамики физических явлений, без которого не может быть современной науки. По сути дела креационизм отвергает науку как таковую!
Что ж, последовательный антисциентизм, то есть отвержение науки — такая позиция верующего человека вполне может заслуживать уважение. Но креационизм здесь не последователен. Он сам претендует на роль науки, в то время как в его «научном» методе принципиально отсутствует возможность моделирования того, как Бог в течение шести дней творил мир. Это — трансцендентный акт, недоступный научной формализации. Объяснительная модель, в которую он включен, автоматически перестает принадлежать эмпирической науке и переходит в ранг метафизического объяснения. Действительно, «научный» метод протестантского креационизма сводится лишь к опровержению идеи постепенного развития творимого Богом мира. И никакого научного объяснения фактов, кроме метафизического: Бог сотворил мир за шесть дней!
Христианский эволюционизм в метафизическом плане остается полностью внутри библейского учения. А вот основывающийся на Библии креационизм, однозначно вышел за рамки научного метода. Так современная биология имеет дело с тем фактом, что среди всего живого усматривается глубокое структурное единство, начиная от уровня морфологии и физиологии и кончая биохимией. Научная логика может объяснить это единство только единым происхождением жизни и едиными биологическими законами. А это — уже набросок объясняющей модели. Главная проблема для науки здесь в том, что никакой научный метод не позволяет воспроизвести на опыте сотворение жизни. Остаются лишь всевозможные косвенные признаки, позволяющие, или не позволяющие реальным научным фактам вписываться в объяснительную модель. Но моделирование в рамках научного метода не включает и не может включать в себя метафизические вопросы о Творце или, в случае с атеистами, каких-то иных первопричинах появления жизни.
Едва ли можно также надеяться, что креационизм станет новым этапом развития научного метода, некой новой метатеорией, включив, наконец, в себя также и метафизику. Всё это уже было в XVI веке, когда Френсис Бэкон, признанный отцом новоевропейской науки, ещё никак не мог расстаться с метафизической приверженностью к магии[30]. Но научный метод позже всё равно был очищен от магии путём сужения его до такой степени, чтобы никакая метафизика — ни языческая, ни христианская в него уже не умещалась. Именно за это христиане сегодня ценят науку, за то, что она своим трезвым подходом к миру способна оградить ум от оккультного половодья. Креационизм же пытается войти второй раз в воду, которая утекла уже четыреста лет назад. Сегодняшний научный метод уже на воцерковить. Его можно или принимать в том виде, в каком он сделался частью нынешней цивилизации, или просто сказать: для меня его не существует, поскольку он не приближает меня к Богу.
Кстати, отец Серафим (Роуз) более последователен в антисциентизме, чем креационисты. Он вообще против академической науки и, в частности, против патрологии, разработавшей критерии изучения святоотеческого наследия (если это, конечно, не случайная, лишь эмоциональная реплика). «…Это академический рационализм противопоставляет одного Отца другому, — спорит он с греческим богословом, — прослеживает их „влияние“ друг на друга, делит их на „школы“ или „фракции“ и находит между ними противоречия. Все это чуждо православно-христианскому пониманию святых Отцов. Для нас православное учение святых Отцов — одно целое»[31].
Столь мужественное утверждение подвижника может только восхищать. Но возможно ли разобраться в «православно-христианском понимании святых Отцов» о котором он говорит, без того, чтобы всё равно отыскивать и устанавливать какие-то собственные критерии и разграничения? То есть всё равно потребуется создавать новую патрологию! В этом, разумеется нет ничего плохого, кроме того, что если последовательно довести эту работу до конца с учетом всех современных научных достижений, то едва ли «новая» патрология будет сильно отличаться от уже существующей. Не будем же мы вычеркивать патрологию, или византологию из списка дисциплин, изучаемых в духовных академиях, только на том основании, что тот, или иной святой невысоко ставил академическую науку.
В письме отца Серафима Роуза есть слова, которые часто цитируют, их можно рассматривать как его главное завещание апологетам Библии: «Я считаю, что мы не должны увязывать нашего истолкования Священного Писания ни с какой научной теорией, будь то «эволюционная» или другая. Лучше примем Священное Писание, как учат нас святые Отцы и не будем спекулировать о том, как шло творение»[32]. Действительно, эволюционистские «спекуляции о том, как шло творение» ничего не прибавляют к главной и единственной цели Откровения — они не приближают человека к Богу. В лучшем случае они останутся на нейтральном горизонтальном уровне толкования священных текстов, который способен прояснить лишь социокультурный контекст Писания.
Церковная экзегеза, в отличие от этого, имеет «вертикальную» ориентацию. Ее цель — сделать человека причастником того опыта личностного знания Бога, который, собственно, передается в Откровении. Беда в том, что креационисты в полемическом пылу нередко также далеко отклоняются от главной цели. Слишком часто они застревают на шести днях и семи тысячах лет и не ведут дальше к Богу. Тем более что объективно их проповедь обращена к неверующим, разумеется, нецерковным людям. Это — миссионерская нива. Этих людей уж точно не привлечешь к вере агрессивной манерой и угрозами канонических наказаний, если их сердца еще не резонируют собственным духовным опытом, созвучным Откровению.
Где искать Соломоново решение
Конечно, спор креационистов с теологическими эволюционистами можно было бы довольно легко разрешить на эпистемологическом уровне, исходя из природы и задач самой науки. Наука как феномен цивилизации возникла в XVII веке в результате синтеза философского рационализма с простым эмпирическим подходом к миру[33]. Новое, что принесло появление науки, был «интерактивный» метод исследования природы, при котором ее изучение уже не обрывалось сбором эмпирических данных и построением из них рациональной модели, как это было в «донаучную» эпоху. Новая научная парадигма была достроена еще одним важным компонентом, почерпнутым из английского эмпиризма, — обязательной экспериментальной проверкой гипотетической модели. Креационизм просто выпадает из этой парадигмы, поскольку не имеет средств экспериментальной верификации факта творения Богом мира.
То, что творение мира, это — единичный уникальный акт, который не может быть воспроизведен для «следственного эксперимента», понимали еще великие отцы Церкви IV века, такие как святитель Василий Великий, или преподобный Ефрем Сирин. Так своё толкование Писания и всё богословие они базировали на духовном и евхаристическом опыте Церкви, главная суть которого в его воспроизводимости. Когда же дело доходило до сотворения мира, которое вне человеческого опыта по определению, поскольку у него не было и не могло быть свидетелей, то святые отцы сразу принципиально отказывались от любого толкования, кроме буквального[34]. Аллегорическое толкование, которое при этом отцы отвергали ради буквального, — это аналог мифологического, а не научного познавательного метода. В условиях невозможности верифицировать учение ни духовным, ни рациональным опытом предельно возможный «научный» подход к Библии был в её буквальном прочтении.
Преподобный Ефрем Сирин, например, отказывается от аллегорического истолкования Шестоднева, с единственной целью отвергнуть мысль о мгновенном творении мира, свойственную язычеству: «Никто не должен думать, что шестидневное творение есть иносказание; непозволительно также говорить, будто бы, что по описанию сотворено в продолжение шести дней, то сотворено в одно мгновение, а также будто бы в описании сем представлены одни наименования, или ничего не означающие, или означающие нечто иное. Напротив того, должно знать, что, как небо и земля, а не что-либо иное разумеется под именем неба и земли, так и сказанное о всем прочем, что сотворено и приведено в устройство по сотворении неба и земли, заключает в себе не пустые наименования, но силе сих наименований соответствует самая сущность сотворенных естеств[35]». Эта полемика святого отца против мгновенного творения, кстати, очень даже в русле эволюционистских концепций. Хотя, Ефрем Сирин здесь, разумеется, вообще против всякого горизонтального толкования текста Откровения, уводящего от Благой Вести. Этим его словам всегда будут противоречить все попытки подогнать библейский текст под современные космологические и геолого-биологические концепции, как эволюционистские, так и в варианте так называемого «научного креационизма».
Поэтому эпистемологическое разрешение спора было бы самым простым: или мы ведём христианскую миссионерскую проповедь, то есть обращаемся к религиозному, принципиально метафизическому опыту и тогда наука с ее экспериментальной доказательной базой теряет для нас всякую ценность; или мы, оставаясь верующими христианами, занимаемся наукой и тогда обязаны соблюдать её правила, то есть исключить из исследовательской методологии все иррациональные и метафизические аргументы как неподвластные науке. Рассмотренный с этой точки зрения креационизм предстает как странный методологический оксюморон, пытающийся соединить не связываемые между собой компоненты: веру в Откровение и аргументацию, построенную по законам научной парадигмы. На деле креационисты трудятся на чужой для себя ниве науки (в ее современной парадигме), правда, в ней они отводят себе лишь роль «гласа» картезианского радикального сомнения. Наука, обязательно включающая в себя также и критический элемент, в конечном счете выигрывает, но хотят ли этого креационисты?
Если с креационистами всё ясно — они не принадлежат парадигме научного исследования мира, то остается решить вопрос с их оппонентами. Имеет ли право христианин заниматься наукой, то есть заниматься интеллектуальным построением таких моделей физической реальности, для проверки которых нет необходимости обращаться к метафизике и Откровению? Собственно, ответ на этот сугубо внутрицерковно-пастырский вопрос уже имеется. Среди ученых-естествоиспытателей немало верующих людей, в том числе православных. Более того, среди биологов и геологов, признающих эволюционную модель, есть даже православные священнослужители[36], разумеется, в метафизическом плане они рассматривают эволюцию как инструмент творения Богом мира. Среди православных богословов и религиозных философов также немало тех, кто допускает эволюцию как средство осуществления Божия замысла о творении вселенной и человека[37]. Ничто не мешает ученому, придерживающемуся той или иной рабочей гипотезы, быть верующим, и наоборот — христианину быть ученым!
Наука и вера
Автору этих строк уже приходилось высказываться по вопросам соотношения веры и науки[38], но не лишним было бы повторить некоторые прописные истины. Оппозиция веры и науки сводится к противостоянию чуда и законов природы. Чудо — от Бога. Потому оно и называется на всех языках чудом (то есть тем, что вызывает удивление), что оно нарушает незыблемые законы физического мира. Но законы эти тоже от Бога и, собственно, наука в современном понимании появилась к концу XVII века именно тогда, когда было, наконец, осознанно, что природа живет по тем же закономерностям, какие человек способен проектировать своим рассудком.
Закономерности эти открываются в виртуальном мире математических реальностей, который — не более чем игра воображения и напрямую никак не может быть связан с реальным природным миром. Но как показало уже трехсотлетнее изучение физического мира научным методом, мир, в котором мы живем, как это ни поразительно, функционирует и живет по законам, «придуманным» математиками.
Историки науки в XX веке, в свою очередь, неожиданно для себя открыли, что современная эмпирическая наука порождена христианским воззрением на мир[39]. Наука не могла появиться в языческом сознании, персонализирующем природные объекты и вступающем с ними в религиозные отношения. Там в принципе нет чуда, вернее, оно возведено в ранг закона и в любой момент любой человек, или предмет может стать «оборотнем». Наука не могла появиться в религиях, где Бог «закрыт» от людей (иудаизм, ислам), где каждый миг существования мира это — Его чудо, не поддающееся никакому рациональному постижению. Наука появилась в том мировоззрении, при котором люди узнали Бога, вошедшего в человеческую историю, ставшего одним из людей, и жертвой Себя людям бесконечно ограничившим Свое Божественное могущество. Только Такой Бог может ограничить Свою волю законами, по которым существует сотворенный Им мир. Это значит, что рационально-эмпирическую науку только и могла породить христианская цивилизация, для которой понятие «закон природы» не равносильно богоборчеству. Христианское сознание усматривает в Промысле Божием с одной стороны закон, по которому живет мир, с другой стороны — чудо, которым Бог преодолевает законы, Им установленные.
Что касается современной науки, то она, хотя и констатирует, что природный мир подчиняется рассудочно выведенным законам, но не понимает, почему это так. Наука довольствуется тем, что на основании повторяющихся фактов, то есть опытно выводит закономерности. Она не может доказать, что эти, выведенные ею законы действительно неотъемлемо присущи миру. Ни Френсис Бэкон, в XVII веке в основу эмпирической науки положивший метод индукции, ни теоретик научного метода XX века Бертран Рассел не смогли объяснить, откуда берется закон причинно-следственных отношений, на котором основывается наука[40]. Верующий человек и не нуждается здесь в объяснениях; закон причинности — от Бога! Но и неверующий в Бога ученый вынужден на веру принимать закон причинности, чтобы на нем строить свое научное мировоззрение.
Как видим, чудо лежит в самом основании научного мировоззрения, даже если не все представители теоретической науки и, тем более, прикладной практики это сознают. Библия прямо говорит о чуде: «…И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт. 2,7), а наука пытается в этом прахе земном определить различные уровни организации, в том числе и биологический, установить между ними причинно-следственные отношения. Если уж ставить под сомнение науку, то именно в этом пункте: а стоит ли вообще делать какие-либо научные предположения, в том числе креационистские?
Почему-то креационисты так не ставят вопрос. Здесь христиане-эволюционисты, пожалуй, последовательнее. Они всерьез принимают чудо и сознают невозможность полного проникновения в него. Поэтому они принимают эволюцию как рабочую модель, которая помогает понять и объяснить реальности, иначе внутри научной парадигмы не объяснимые. Ведь креационизм, исходя из своих основ, должен был бы в принципе отказаться от всякого объяснения тварного мира, поскольку оно не имеет смысла. Но нет, креационисты не спешат отказаться вообще от науки, которая пока всё еще остается единственным достоверным инструментом изучения физического мира. Просто они шаг за шагом пытаются проверить все научные достижения на степень правдоподобности. Естественно, это только идет на пользу науке, поскольку со времен Декарта принцип сомнения признан главным её движителем.
Казалось бы, нынешние креационисты защищают чудо Творения Божия от принижения его значимости. Но именно принижение чуда и происходит благодаря их работе, имеющей не научную а чисто идеологическую — апологетическую цель. Это неизбежно, если инструмент используется не по назначению. Те же, кто науку использует для изучения природы, напротив, вступает в соприкосновение с тайной и чудом. Чудо Божие заключается в Его божественной воле, которую люди могут отчасти прочитывать также и в «книге природы» (но они, разумеется, не могут из неё познать все заповеди Божии). В частности, сегодня на уровне генетики ученые пытаются понять скачкообразные механизмы эволюционных переходов праха земного, возведенного Богом до Адама. Однако сегодня можно только мечтать о чем-то вроде таблицы Менделеева для генетиков, в которой бы наряду с ячейками, которые в принципе останутся пустыми, были бы отражены все реально возможные комбинации генетической информации. Сегодня рассуждать о конкретных биологических механизмах создания Адама и Евы также как вообще homo sapiens было бы по-прежнему ненаучной фантастикой.
Поэтому сегодня нет никаких препятствий верить в сотворение Богом из персти земной Адама и Евы как двух конкретных личностей, ставших прародителями человечества, и при этом придерживаться эволюционной схемы в биологии. Но не только сегодня. У ученого, который полностью предан Богу, не может быть страха, что научные исследования когда-либо способны будут поколебать его веру. Он верит в Бога-Творца и поэтому уверен, что честный поиск истины в знаниях о природе не может не вести к ней. Потому, что мир сотворил Тот, Кто сказал о Себе: «Я есть… Истина» (Ин. 14,6). Мир в себе хранит отблески премудрости и благости Творца и сам по себе может служить естественным Откровением, приводящим к Богу, разумеется, если единственный мотив ученого — поиск истины.